Четырнадцатое марта стало самым ужасным днем в жизни Джека. И не только потому, что не лучшая часть Изнанки, устроив что-то вроде забастовки, решала восстать против окружающего мира, атаковав по его незащищенным сторонам. Не только потому, что многие люди – обычные люди, которые ничего не знают, – погибали от рук неизведанных, невиданных ими ранее созданий. Не только потому, что обратная сторона планеты рассказала о себе чуть ли не всему миру: тут уж какому репортеру повезло отснять горячие кадры и выбраться живым из местной бойни. Было и еще кое-что: то, из-за чего Питерсон жалел самого себя, то, из-за чего ненавидел, то, из-за чего чувствовал стыд. Сейчас он мог бы быть где угодно: с Гейбом, которого не видел уже несколько дней, с Фэйрхоллом, который то ли затаился, то ли присоединился к бунту нечисти, с Джимом и Нейтом, которым наверняка понадобилась бы помощь в такое время, с Бель, которая, возможно, находилась сейчас в опасности. Ангел, теоретически, был предоставлен сам себе, но на самом деле сил, чтобы сопротивляться какой-то инородной воле, у него не осталось.
Поэтому он стоял сейчас тут, среди гущи событий, мечтая никогда не оказываться здесь. Мечтая испариться, улететь, да хоть умереть, лишь бы не смотреть на все это. Мечтая заткнуть уши, чтобы не слышать чужие крики, мечтая заткнуть нос, чтобы не чувствовать запах крови, мечтая закрыть глаза, чтобы не видеть, во что нечисть превращает тела своих противников. Но мужчина не мог: не мог позволить себе даже думать об этом, потому что кто-то свыше наказывал за подобное непослушание ужасной головной болью, насильно вынуждая замахиваться клинком и вспарывать живот, грудь, остальные части тела противника, преследуя "благую цель".
Джек не противился, хоть и чувствовал – так нельзя. Нельзя просто отрубить голову вампиру, который, возможно, и не виноват ни в чем. Нельзя просто выстрелить в оборотня серебряной пулей, не будучи до конца уверенным, что он растерзал кого-то на куски. Нельзя просто отрезать демону конечности, в чьем списке грехов находится лишь изначальное обращение. По общим меркам, по чужим этикетам, по правилам некоторых, заключивших какие-то соглашения, так нельзя поступать с другими, нельзя размахивать оружием налево и направо без достоверных улик.
Но это другой случай, шептало сознание то ли самого Питерсона, то ли вбитое кем-то другим в голову. Сейчас они – противники, враги, устроившие настоящий Ад на земле, уничтожающие ни в чем неповинных людей, атакующие всех, кто попадется под горячую руку. Они – те, кто виноваты во всем происходящем; они – те, кто должен поплатиться за все. Они неугодны Господу, а, значит, должны умереть и отправиться туда, где им предоставят должный уход. "Но для начала пусть почувствуют, какого это – оказаться в немилости Отца."
И Джек показывал им, показывал каждому, кто вставал на его пути, будто задача ангела – не спасти тех, кто попал в беду, а наказать провинившихся, вытрясти из них все, причем в прямом смысле. Первым шагом стала находка какого-то пистолета: англичанин не разбирался в них, но на проверку оказалось, что тот заряжен серебряными пулями. И мужчина пользовался им, не жалея патроны, стрелял сначала в ноги оборотней, считавших себя выше других, затем в руки, оставляя безоружными, несколько раз в туловище, но не смертельно, просто чтобы пуля застряла внутри, принося ужасную агонию этим созданиям, и в конце концов убивал. Те умирали долго, мучительно, громко хрипя и проклиная окружающих. Вампиров Питерсон тоже не жалел: наносил им глубокие раны серебряным клинком, иногда стрелял в живот, чтобы те захлебывались собственной кровью, а уже потом, когда они не могли даже ровно стоять, сопели что-то еле слышно, кидались проклятьями и ругательствами, ангел отрезал им головы, пиная их как можно дальше от тел, будто футбольный мяч. Демонам доставалось больше всех – их англичанин всегда ненавидел, а с подачи чужого голоса в голове и вовсе позволил своему гневу выбраться наружу. Он вставлял окровавленный кинжал в их спины, крутил им, вызывая жуткую боль, заставлял пасть на колени, после чего, с каким-то безумным упоением, отрезал по одной конечности, начиная с ног по кусочкам, добираясь до рук, и, когда у тех уже не оставалось сил кричать, отрубал голову, брезгуя прикасаться к изуродованному телу снова.
Казалось, Джеку сорвало тормоза: он не различал ничего, кроме противников, бегающих туда-сюда, с какой-то безумной радостью убивал их, считая, что они этого заслуживают, и совсем не задумывался о чем-либо еще. Жуткая головная боль больше не отвлекала, наоборот, подталкивала к дальнейшим действиям, служила своеобразным сигналом. Будто она давала крылья, новые, белоснежные, раскрывающиеся за спиной и помогающие взлететь. Мужчина давно потерял нить с реальностью, не в состоянии определить, на самом деле он видит собственные перья, или это лишь галлюцинация, вызванная тем, что он опьянел от крови. Вся его одежда была залита ею: и его, и чужой, но это не имело никакого значения. Главное – цель, благая цель, которую ангел исполнит, несмотря ни на что.
Питерсон больше не противился чужой воли; он понимал, что так нужно, так правильно, так надо. Потому что иначе никто не слушается, а с помощью силы, которой наделен мужчина, англичанин в состоянии противостоять собственным противникам, показывая им, кто на самом деле главный. Кого на самом деле стоит слушаться, и как не стоит поступать. Крылатый и дальше бы верил во все это, уничтожал бы своих противников с особой жестокостью, но вот мальчик, которого он встретил, пошатнул всю эту только-только закрепившуюся уверенность.
Пацан – ему вряд ли можно было дать больше десяти – убегал от кучки оборотней в тот момент, когда Джек нашел его. Пришлось действовать быстро: тех оказалось слишком много, чтобы растягивать удовольствие, но над телом одного из них мужчина позволил себе поиздеваться. Нанес несколько серьезных ран, отрезал руку, а после, когда это создание, кряхтя и захлебываясь кровью, пыталось отползти, выстрелил в сердце, в конце обернувшись к мальчишке. Тот сидел, зажавшись в угол, и даже отпрянул от англичанина, когда он, весь в крови, приблизился к нему. Питерсон пытался убедить жертву оборотней в том, что ему больше нечего бояться, как внезапно увидел: футболка на плече у пацана была разодрана, окрашена в багровый цвет, а сквозь образовавшиеся дырки виднелись царапины. Означало это только одно – мальчишку успели укусить, а, значит, через какое-то время он обратится, превратившись в такое же создание, каких только что с особой жестокостью убил пернатый. И мужчина просто замер, не зная, что делать.
Конечно, он не хотел убивать его. Тот еще слишком мелкий, чтобы понять хоть что-то, напуганный, потерявшийся, и его теперь наверняка разыскивает кто-то из родителей. Его просто нельзя убивать, убеждал себя Питерсон, он не заслужил этого, он не такой. Но посмотри на него, ангел. Посмотри, во что он превратится, если не устранить угрозу заранее.
И Джек, даже не успев решить хоть что-то, устранил ее. Вонзил клинок мальчишке в сердце, а после отпрянул, резко, не ожидая такого от себя. И поплатился за это: жуткая боль усилилась, настолько, что крылатый даже схватился за голову, согнувшись пополам, заорал в голос, вспоминая, как почти так же кричали его жертвы, и отключился.
Здесь расположены заявки на возлюбленных, бывших, супругов, всех тех, к кому кто-то испытываете самые нежные чувства;
[!!] И еще: многих отпугивает слово Чернобыль и видимо зачастую это является главным минусом, потому что все думают, будто он там прожил все свои годы в обнимку с реактором. Уверяю Вас нет, нет и еще раз нет. Они оба уехали оттуда еще по утру 26 апреля еще до глобальной эвакуации (по стечению каких-либо обстоятельств) и по этому облучились не на столько серьезно, хотя по больницам поелозить пришлось. Заклинаю, не робейте перед словом Чернобыль!
